Дом воеводы в коломне. Воеводы Македония и Болгария

Андрей Николаевич Кочергин «…Или смерть?» Дворовый Катехизис Русского человека …С НАРОДОМ, КОТОРЫЙ НЕ ЗАЩИЩАЕТ СВОЮ ЦЕРКОВЬ, БУДЕТ ТО ЖЕ, ЧТО И С ЦЕРКОВЬЮ Спаси Господи Отца Александра Шубина, воцерковившего меня в далекие 90-е годы прошлого века. Спасибо всей Братии,

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Шрифт:

100% +

Глава 9
Воеводский двор и его обитатели

Земским властям северных миров приходилось довольно часто контактировать с воеводами и наведываться на воеводский двор. Рассмотрение отношений мирских властей с воеводой как местным управителем и владельцем городской усадьбы, а также с жившими в ней обитателями вполне логично. В этот микромир, другой по отношению к посадско-крестьянскому, вступали находившиеся на мирских должностях жители посадов и деревень. Они были трансляторами разного рода социальной информации, часть которой черпали непосредственно во дворе воеводы, в том числе и от его слуг. Приходо-расходные книги, составлявшиеся мирскими руководителями – уездными старостами, целовальниками денежных сборов и волостными целовальниками, дают редкую возможность проникнуть за ворота воеводского двора. Хотя сведения этих книг лапидарны и специфичны, но из них проступают те трудно уловимые, ускользающие связи, которые действовали в тогдашней жизни общества и были значимы для людей разных социальных статусов.

Местное государственное управление XVII в., как известно, состояло из приказных изб, которые подчинялись воеводам. Н. Ф. Демидова в своем фундаментальном исследовании о формировании служилой бюрократии в центральных и местных учреждениях России XVII в. подчеркнула вытеснение ими разнохарактерных учреждений сословного типа и, что особенно важно, их отделение от институтов сословных служб-повинностей и земского самоуправления. Она отметила замедленность этого процесса при распространении приказной системы на местах, объяснявшуюся воздействием созданных в предыдущем столетии губных и земских учреждений. Становление местного управления воевод завершалось в первых десятилетиях XVII в. Сами же они исполняли свои обязанности как возложенное на них поручение, причем сословного характера688
Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма. М., 1987. С. 15, 28, 63.

В воеводстве как виде службы сливались сословные обязанности и личные интересы феодала «покормиться» за счет местного населения. В силу чего воевода оказывался как бы над штатом руководимой им приказной избы. Тем не менее, воевода и приказная изба осуществляли правительственную власть во вверенном округе.

М. М. Богословский в свое время уделил достаточное внимание компетенции воевод в городах Поморья, используя наказы, которые они получали при своем назначении. «Содержание поморских воеводских наказов проникнуто двумя основными чертами: узкофискальным стремлением и бюрократическим недоверием». Не только статьи наказов, непосредственно касающиеся прямых и косвенных податных сборов, были подчинены фискальному государственному интересу, но и относящиеся к судебной или полицейской деятельности воевод. Вместе с тем наказы проникнуты бюрократическим недоверием центральных органов власти к местным подчиненным, которые лишены самостоятельности и должны по любому поводу обращаться к высшей инстанции. И хотя воевода – блюститель интересов казны, за ним самим необходимы мелочная опека и неусыпный контроль689
Богословский М. М. Земское самоуправление на русском Севере в XVII в. Т. П. М., 1912. С. 271–274.

Е. В. Вершинин в работе, специально посвященной воеводскому управлению в Сибири XVII в., уделил пристальное внимание принципам назначения воевод на должности, государственному их содержанию, структуре подчиненности местных органов власти центру. Сочетание в назначении на должность двух тенденций – личного желания претендента и инициативы центрального учреждения – свидетельствовало, по обоснованному мнению автора, о переходном этапе в формировании гражданской службы как особой отрасли управления. Исследователь считает, что воеводский аппарат не представлял собой обезличенную структуру, основанную на четком разделении функций и иерархии должностей, но ему были присущи новые черты, отличавшие его от управления предшествующего периода. Такова была роль денежного жалованья, реально способствовавшего вовлечению дворян в профессиональное управление, и отрыву государственной службы от содержания ее населением, а также выработка принципа отбора кадров, наиболее пригодных, во всяком случае, для управления сибирским регионом. Примечательно высказывание исследователя о воеводах, которые как главы местного управления в силу своего сословного положения были воинами, но не всегда приемлемыми администраторами. Дополняя наблюдения СВ. Бахрушина, он отметил, что отправлявшиеся в Сибирь воеводы везли с собой обозы с запасами одежды, домашней утвари, продуктов, которыми экипировались в своих поместьях и которых должно было хватить на срок службы воеводе с семьей и сопровождавшим их десяткам дворовых людей690
Вершинин Е. В. Воеводское управление в Сибири (XVII век). Екатеринбург, 1998. С. 45–46, 63–64.

В свое время я достаточно подробно рассмотрела взаимоотношения и распределение функций между воеводской и мирской администрациями в Поморье, остановившись на вопросе об учреждении и распространении воеводской власти. Также была установлена определенная соподчиненность между центральным четвертным и местным воеводским управлением. Воевода, проводник центральной власти, поручал, а нередко понуждал земских управителей к конкретным действиям, связанным с государственными и внутренне присущими земским мирам делами. Вместе с тем он был нелишен стремления, используя свои властные прерогативы, привлекать местное население для удовлетворения своих хозяйственных нужд691
Швейковская E. H. Государство и крестьяне России: Поморье в XVII в. М., 1997. С. 231–258.

Итак, воевода, приезжавший в уезд нести государеву службу, был феодальным землевладельцем с вытекавшими отсюда ментальными установками. А так как в воеводстве соединялись служилые обязанности и личные интересы, то крестьян и посадских в управляемом уезде воевода воспринимал как неполноправных и относился почти так же, как к своим вотчинным. Показательно в этом смысле высказывание сольвычегодского воеводы 1635/36 г. Ф. Левашова, который по своем приезде в город объявил мирским людям, что пожалован «за смоленскую службу к Соле на воеводство». Это пожалование он трактовал как обязанность мирских людей «меня воеводу за смоленскую службу кормити» и вполне прагматически конкретизировал: «и харчи всякие носить на двор по вся дни». Причем обязанность, возлагаемая на сольвычегодских жителей, городских и сельских, выражена в повелительной форме: «велено мирским людем… воеводу… кормити»692
РГАДА. Ф. 141. 1636. № 25. Ч. 1. Л. 9.

Компетенция воевод, обеспечение их службы, превышение власти и злоупотребления ею достаточно прояснены в литературе. Однако, что же собой представлял воеводский двор как некая целостность, не вполне ясно. Понятие «воеводский двор» несет неоднозначную смысловую нагрузку. Во-первых, это – местопребывание воеводы, локализованное в комплексе жилых и хозяйственных построек, во-вторых, это – семья воеводы с родственниками и слугами. В-третьих, воеводский двор – центр притяжения как для лидеров земского самоуправления, так и подчиненного штата приказной избы. Будучи провинциальной городской усадьбой, воеводский двор представлял собой резиденцию местного администратора, где фокусировались разнообразные социальные связи. Попытаемся выявить некоторые из них и понять, как они влияли на социальные взаимоотношения.

Источниками для предпринятой характеристики воеводского двора стали расходные книги старост миров: всеуездных Устюга за 1666–1668 гг., Сольвычегодска за 1653/54, 1674/75 гг., Тотьмы за 1675/76, 1691/92 гг., а также целовальников разных волостей: Окологородной 1673/74, 1674/75 гг., Вилегодской 1674/75 г. Сольвычегодского у., Шемогодской 1665/66, 1667/68 гг. Устюжского у.693
Там же. Ф. 137. Оп. 1. Устюг. № 164, 170, 177. Сольвычегодск. Оп. 1. № 23-6, Оп. 2. № 36-а, 68; Тотьма. Оп. 2. № 76; АЮБ. Т. 3. СПб., 1884. № 322; Чтения ОИДР. Кн. 4. М., 1908. Смесь. С. 21–40.

Среди них, как видим, книги за ряд последовательных лет, причем уездного и волостного уровней. Это обстоятельство, отражавшее территориальную соподчиненность миров и проявляющееся в ведении расходных книг, обеспечивает преемственность сведений. Наряду с расходными книгами черносошных миров использованы также книги вотчинных старост Спасо-Прилуцкого монастыря за 1686/87, 1687/88 и 1689/90 гг.694
РГАДА. Ф. 196. Оп. 1.Д. 125,44; Архив СПб ИИ РАН. Ф. 271. Оп. 2. № 339; Оп. 1. № 354.

Расходные книги земских властей раскрывают каждодневные отношения мира и местной государственной администрации. Если книги всеуездных старост концентрируют, по преимуществу, расходы на содержание воеводы и подьячих приказной избы, связанные со сбором и отправкой государственных налогов, проездом через город чинов государственного аппарата, то книги волостных целовальников денежного сбора содержательно их дополняют. Например, расходная книга Ильинского прихода Вилегодской вол. Сольвычегодского у. 1673/74 г. также, как и книги всеуездного старосты, содержит записи по месяцам и числам. В отличие же от последних волостная книга открывается фиксацией уплаты государственных податей, далее следуют записи об уплате годового найма приставам, целовальникам, дьячку, взносов по мирским кабалам695
РГАДА. Ф.137. Сольвычегодск. Оп. 2. № 71. Л. 2, № 36-в.

После чего фиксируются «мелкие расходы», связанные с приходом приставов из уездного города по налоговым делам, с поездками самого целовальника денежного сбора в Сольвычегодск по подобным же случаям, по вызову уездных мирских властей. Расходные книги последних показывают, по преимуществу, контакты мирской и приказной администраций, а книги волостных должностных лиц рисуют отношения, в основном, на нижней ступени мирской организации. Вместе с тем волостные крестьяне участвовали в несении общемирских расходов на содержание воеводы и его двора, что как раз воплотилось в записях книг целовальников денежного сбора.

Содержание расходных книг подчинено учету денежных средств, выплачиваемых из мирской кассы, с чем связана главная информация книг. Пожалуй, следует остановиться еще на одном моменте. Заголовок, например, расходных книг устюжского мира и их контекст нацелены на персону воеводы, а остальные действующие лица по отношению к нему на вторых и второстепенных ролях: «Книга расходная… нынешняго… году… что держано воеводе /имярек/ и подьячему…». Сольвычегодские земский староста и целовальник Окологородной вол., ведшие свои книги по статьям расхода, специально выделяли траты «на воевотцкой двор», которые состояли из подношений к праздникам или по иным жизненно важным поводам, а также «к столам»696
Там же. Устюг. № 164, 170, 177; Сольвычегодск. № 23-б, 36-а, 36-б, 37-б.

9 . Имя правившего в том или ином городе воеводы упоминается либо в заголовке расходной книги, который дан самим ее составителем, либо в одной из первых записей, которая говорит о явке только что выбранного земского старосты к воеводе.

Однако, информация расходных книг, естественно, объемнее и может быть наращена посредством обнаружения ненамеренно введенных данных. Использование сведений источников, прямо не отвечающих целям их создателей, известно в историографии. Расширение источникового поля за счет «неприспособленных», по выражению Л. П. Репиной, документов успешно применено американскими историками Б. Ханавалт и Д. Беннет. Не только домохозяйство, структура и состав семьи, но и эмоционально окрашенные отношения между родственниками, свойственниками, а также друзьями, межличностные контакты женщин на различных этапах жизненного цикла были охарактеризованы по протоколам манориальных и церковных судов, различных криминальных разбирательств. Обращение к массовым источникам, содержащим разнообразные жизненные ситуации, обеспечило исследовательское проникновение в историю повседневности и частной жизни женщин в ее сопоставлении с публичной сферой697
Репина Л. П. История женщин сегодня //Человек в кругу семьи. М., 1996. С. 40–42; Она же. «Новая историческая наука» и социальная история. М., 1998. С. 253.

Именно использование фактов, как бы окружающих основные и сопутствующих им, дает возможность охарактеризовать воеводский двор с его обитателями.

Воеводский двор в Великом Устюге, судя по писцовой книге 1523–1526 гг., находился у церкви «Рождества Христова, что на Сухоне». Он был достаточно обширен, площадь непосредственно двора и огорода составляла около полугектара698
РГАДА. Ф. 1209. № 506. Л. 76.

В Сольвычегодске административным центром города была Троицкая сторона на восточном высоком берегу Вычегды, где располагался воеводский двор699
Введенский A. A. Дом Строгановых в XVI–XVII вв. М., 1962. С. 215.

В Устюге с ноября 1665 по ноябрь 1667 г. правил воевода князь Гаврила Матвеевич Мышецкий. По установившемуся порядку уездный староста, волостные целовальники в сопровождении других должностных лиц приходили к воеводе с дарами, называемыми «почестью». Именно из записей о них, а они делались не по одному плану, возможна реконструкция окружения воеводы – его семьи и слуг. Его удается воссоздать по материалу всей расходной книги и из сопоставления с книгой целовальника Черного стана Шемогодской вол. Воевода Г. М. Мышецкий приехал в Устюг с женой Ириной Никитичной и двумя сыновьями Василем и Саввой, а также матерью Стефанидой Стефановной. Оба сына получали почесть одинакового размера (3 алт. 2 ден). То обстоятельство, что воевода привез с собой свою мать, говорит о более или менее почтенном возрасте женщины, скорее всего вдовы, которая жила вместе с сыном. Так получена возможность реально судить о составе воеводской семьи.

Во дворе встречаемся с управителем – дворецким. В его распоряжении были люди, причем разного ранга: «верховые» и те, которым старосты давали деньги «на весь двор». Число их трудно определимо, так как книги чаще всего упоминают их суммарно. Наряду с определением «верховые» люди встречаются и другое: «верховые жильцы», «жильцы», «жилцом… вверху». Так, целовальник Шемогодской вол. Андрей Трофимов Пелевин в 1666 г. к празднику Рождества воеводским «людем на весь двор на 15 человек дал 15 алтын, жилцом трем человеком гривна»700
РГАДА. Ф. 137. Устюг. № 164. Л. 2, 3, 10, 105об.; АЮБ. Т. 3. Стб. 200, 204, 205.

Г. М. Мышецкого сменил на воеводстве Яков Андреевич Змеев, который «приехал на перемену» первому 5 декабря 1667 г., а 8 декабря новый воевода «перешел на новоселье в мирской двор»701
РГАДА. Ф. 137. Устюг. № 170. Л. 84–85. Воеводой в Вологде в 1687 г. был Андрей Борисович Змеев. См.: Бакланова E. H. Крестьянский двор и община на русском Севере. Конец XVII – начало XVIII в. М., 1976.
С. 203.

Следует обратить внимание на эту подробность документа. Она не представляла для старосты какого-то специального значения, была само собой разумеющейся. Главный акцент этой заметки – новоселье, которое было устроено и где староста с денежными сборщиками «хлеба ели». Попутное замечание о том, что двор «мирской», говорит о нахождении его на содержании мира. Писцовая книга 1623–1626 гг. Устюжского у. отметила среди тяглых «десять дворов земских мирских» для приезжающих гонцов, посланников, проезжающих администраторов702
РГАДА. Ф. 1209. № 506. Л. 75.

Правда, воеводский двор включен в перечень нетяглых белых дворов. Однако переход воеводы в мирской двор вряд ли был временным, ведь отмечалось новоселье. Из записи о его праздновании узнаем о двух племянниках воеводы и людях верховых («верховых жильцах» – книга 1668/69 г.) и дворовых. Шемогодский целовальник 1667/1668 г. Иван Семенов Насоновских, ходивший «на приезд» (запись под 11 декабря) к воеводе Я. А. Змееву, поименовал его племянников, один Семен Прокопьев удостоен почести в 8 алт. 2 ден., другой Арефа в 5 алт. Судя по книгам уездного старосты и шемогодского целовальника, Рождество 1667 г. Я. А. Змеев праздновал в обществе племянников без своей супруги, которая на Пасху 1668 г. была уже в городе и одарена мирскими властями. Конечно, в расходных книгах не могло быть сведений о причине отсутствия воеводской жены до весны. Можно думать, что зимнее путешествие в северный город было для нее нелегким, а весной к великоденскому празднику она приехала к мужу.

Книга целовальника Шемогодской вол. 1667/68 г. конкретизирует состав людей Я. А. Змеева. Она упоминает «дворецкого верхового» или «верхового дворника» и наряду с ним просто дворника, а также «верховых жилцов», причем двух «малых робят», «верхового жилца старика»703
Там же. Ф. 137. Устюг. № 170. Л. 86 об., 137; № 177. Л. 32. АЮБ. Т. 3. Стб. 212, 214, 217, 221. Отмечу, что в уставной книге Разбойного приказа 1616/17 г. (ст. 13 и 14) присутствует взаимозаменяемое употребление терминов «дворник» и «прикащик» // Законодательные акты Русского государства второй половины XVI – первой половины XVII века. Тексты. Л., 1986. № 80. С. 87.

У устюжского воеводы Г. М. Мышецкого служили в «дворниках» Феодосии Сидоров и Михаил Акинфиев, их имена упоминают книги за последовательные годы 1665/66 и 1666/67 гг., но ведшиеся разными должностными лицами: целовальником Шемогодской вол. и всеземским денежным сборщиком Устюга. Сольвычегодский земский староста 1674/75 г. Федор Воронкин в своей расходной книге поименно называет тоже двух дворецких воеводы Я. П. Булычова: Ивана Васильева и Афанасия704
РГАДА. Ф. 137. Он. 2. Сольвычегодск. № 36-а. Л. 69, 77об.

Е. И. Колычева в свое время отмечала, что должности слуг-министериалов в конце XV– начале XVI в. не исполнялись одним и тем же лицом постоянно, они были временными, поручаемыми доверенным слугам на определенный срок705
Колычева Е. И. Холопство и крепостничество (конец XV–XVI в.). М., 1971. С. 61. Ср.: Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III: традиция и реформа. СПб.,2001. С. 415–416, 419–421.

Конечно, ее наблюдение относится к качественно иной социальной группе, нежели «люди» воеводы XVII в. Однако существование по двое дворецких среди слуг у воевод сольвычегодского и двух устюжских, а у одного из последних (Г. М. Мышецкого) они сменились в течение двух лет, примечателен. Положение, как видим, сходное с наблюдением Е. И. Колычевой. Возможно, должность дворецкого внутри феодального комплекса, каким был воеводский двор, оставалась и в XVII в. той синекурой, по меткому выражению исследовательницы, какой была в более раннее время.

Сольвычегодским воеводой в 1653/54 г. был Петр Никитич Веснин, с которым жили его два сына Никифор и Стефан. Деньги в почесть, которые они получали, существенно разнились: первому подносили втрое больше, чем второму, а сумма равнялось той, которую давали всем людям. На этом основании можно полагать, что Никифор – старший сын. Среди имевшихся «людей» выделен «дворник»706
РГАДА. Ф. 137. Оп. 1. Сольвычегодск. № 23-6. Л. 6, 62, 63.

П. Н. Веснин «поехал от Соли к Москве» 3 мая 1653 г., а на смену ему 5 мая приплыл В. И. Колычев.

Этого воеводу встречал староста Роспута Пихтусов, как обычно, хлебом, калачами, рыбой. О приезде воеводы уже было известно, и прежний П. Н. Веснин должен был к его прибытию освободить двор. Мирские люди буквально накануне появления нового воеводы, 4 мая, прежнего возили «Федоровского двора смотрить».

Из более поздней записи (28 мая) становится ясно, что это – двор Федора Калистратова, и он был нанят мирскими властями для покидавшего город воеводы. Перевозом занимался нанятый старостой Никита Сидоров Пономарев, а наряду со всякими домашними вещами были взяты дрова и сено. Никита Пономарев несколькими днями позже перевез весь скарб и груз «к реке в судно». Интересно, что воевода увозил с собой не только сундуки и короба с вещами, но и дрова и сено. Переезд П. Н. Веснина начался загодя. Уже 13 апреля тот же Пономарев стал перевозить тяжелый и объемный груз, именно сено и дрова, сначала из воеводского двора в упомянутый двор Федора Калистратова707
Там же. Л. 63–71, 86 об.-87, 90 об.-91, 113.

Приехавший в Сольвычегодск В. И. Колычев сразу же был доставлен в приготовленный для него воеводский двор, видимо, с самыми необходимыми вещами. Остальной же груз и «запас ис судна во двор воеводы» возили на следующий день по прибытии, 6 мая. Староста ходил к воеводе 10 мая, чтобы оплатить «три обеда», т. е. за три дня708
О продовольственном понедельном содержании воеводе, которое обеспечивали мирские власти, см.: Швейковская E. H. Указ. соч. С. 251.

Эта же запись показывает, что воевода и его жена Мария привезли внука Ивана Григорьева и, конечно, своих дворовых людей. Отчество воеводской жены – «Автономовна» выясняется лишь из записи от 14 августа. Внук воеводы И. Григорьев уезжал в Москву и ему поднесена почесть 3 алт. 2 ден., т. е. столько же, сколько людям «на весь двор», из чего можно заключить, что он не подросток709
РГАДА. Ф. 137. Он. 1. Сольвычегодск. № 23-6. Л. 122–123.

На новом месте воеводская семья устраивала хозяйство и налаживала быт, причем жена заботилась о его гигиенической стороне. Староста неоднократно покупал мыло: 28 июня, 17, 27 августа, скорее всего по распоряжению воеводской жены. Он фиксировал наряду с другими хозяйственными расходами, что «мыла купил Роспута Марье Автономовне стопу». Ее компаньонок и приживалок, «боярских боярынь», путешествующих со своей госпожой, староста также снабдил мылом710
Там же. Л. 134 об.-135.

Другой представитель рода Колычевых Матвей Павлович воеводствовал в том же Сольвычегодске спустя 20 лет, в 1673/74 г. Он, естественно, с женой-«боярыней» и двумя сыновьями, а также дворовыми людьми, среди которых выделены «малые робята». Из последующих записей выясняется присутствие воеводской «племянницы-внучки», конечно же слуг, а среди них – «верховых робят» ключника, повара, конюха и управляющего всеми ими «дворецкого»711
Там же. Оп. 2. Сольвычегодск. № 68. Л. 42, 45, 47–48, 54.

Заменил М. П. Колычева воевода Яков Петрович Булычов, который управлял Сольвычегодском в следующем 1674/75 г. К его приезду также, как и в случае, рассмотренном выше, прежний воевода освободил двор, перебравшись в нанятый ему миром «протодьяконовский двор»712
Там же. Л. 43 об.

Устройство Я. П. Булычова в новом для него местопребывании было отмечено не только традиционной почестью «на приезд», но и новосельем «в новой избе», на котором староста «хлеб ел»713
Там же. Оп. 2. Сольвычегодск. №. 36-а. Л. 50об.

Жена воеводы Прасковья Володимировна (а ее имя выясняется далеко не сразу) привезла свою внучку и «боярских боярынь». В феврале навестить мать приехал пасынок воеводы Иван Иванович Патрикеев («сын ее») и прогостил 1,5 месяца, с ним были его слуги, ибо «людям ево» на прощание в день отъезда староста дал почесть деньгами714
Там же. Л.61.

Из этих разрозненных записей становится ясно, что жена воеводы Я. П. Булычова Прасковья Владимировна в предыдущем браке была замужем за Иваном Патрикеевым и, по всей вероятности, овдовела. Можно думать, что И. И. Патрикеев навещал не только мать, но и свою дочь, упоминаемую ранее внучку Прасковьи Владимировны. Так отдельные крупицы среди записей расходных книг позволили заглянуть во внутренние покои сольвычегодского воеводы и дать штрих его семейной жизни. Среди «людей» воеводы – дворецкий, ключник, повар, конюх, люди «верховые» и дворовые.

Тотемский воевода 1675/76 г. князь Семен Петрович Вяземский был в городе с женой, которая сама не упомянута, но ее присутствие подтверждают состоящие при ней «боярские боярыни». В воеводском доме живут три племянника, один из которых поименован – Матвей Румянцев. Можно думать, что он старше двух других, так как под 9 сентября староста сделал запись о его отъезде «к Москве» и данной ему почести в 6 алт. 4 ден. (вдвое больше обычной 3 алт. 2 ден.). Под 17 марта говорится об уплате площадным подьячим за письмо поручной «по Агапите Никитине в отвозе великого государя казны». Воеводскому же племяннику М. Румянцеву староста доверил отвезти эти «отписки из Съезжие избы» и заплатил ему рубль715
Там же. Оп. 2. Тотьма. № 76. Л. 8 об., 33, 87, 96, 153.

В июле «воеводцкой племянник Матвей Иванов поехал на Маркушу к Николе, дано ему на харч деньгами рубль». Скорее всего, речь идет об одном и том же человеке Матвее Ивановиче Румянцеве, который вполне самостоятелен, ездит на богомолье, в Москву и попутно выполняет некоторые поручения мирского старосты за соответствующее вознаграждение. Дом воеводы наполнен слугами, среди которых упомянуты «жильцы» и два повара, два конюха716
Там же. Л. 212.

Семейную жизнь воеводского двора в далеком северном городе скрашивал приезд родственников. В начале ноября в Тотьме появился «воеводцкий зять князь Федор Васильевич Морткин», которого встречали традиционными хлебом и калачами. Через два дня по приезде «звал воевода хлеба ести» мирских людей. И тут мы узнаем подробность, что сестра воеводы «выходила с чаркою», и, следовательно, она со своими мужем Ф. В. Морткиным и дочерью, а «племянницей княжей» гостила у брата. Конечно, их сопровождали слуги, и им «людем зятя воеводцкого дано 3 алтына 2 деньги»717
Там же. Л. 53, 56.

Г. К. Котошихин привел существовавший «обычай же таковый», когда перед обедом жена устроителя праздника выходила к гостям для приветственных взаимных поклонов и ее целования, после чего она «учнет подносити гостем по чарке вина»718
Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. Публ. Г. А. Леонтьевой. М., 2000. С. 172–173.

Расходная книга зафиксировала это. Однако не только родственников жены принимали в воеводском доме. В январе прибыл «воеводцкой брат князь Степан Юрьевич», встреченный, как всегда хлебом и калачами719
РГАДА. Тотьма. Он. 2. № 76. Л. 110об.

Судя по отчеству, он не родной брат воеводы, однако пустился в далекое зимнее путешествие к родственнику, по всей вероятности к двоюродному брату. Неясно, сопровождали ли его семья и слуги, приезжал ли он специально в город или был проездом.

Тотемский воевода 1691 г. стольник Василий Иванович Кошелев, как свидетельствует «издержечная» книга всеуездного старосты Андрея Выдрина, привез семью, состоявшую из «боярыни»-жены, сына, трех дочерей, причем одной «болшей» (девушкой на выданье?) и двумя «малыми», племянника. Старшая из дочерей была одарена деньгами наравне с сыном (по 3 алт. 2 ден.). Воеводский двор состоял из «людей», и среди слуг не обошлось без «жильцов» и «боярских боярынь»720
Чтения ОИДР. 1908. IV. Смесь. С. 26–27. См.: Богословский М. М. Земское самоуправление на русском Севере. Т. 2. 1912. С. 284.

Позже, в 1702–1703 гг., В. И. Кошелев переписывал владения Вологодского архиерейского дома в ходе общей переписи монастырских и церковных вотчин, проводимой Монастырским приказом721
Бакланова E. H. Крестьянский двор и община на русском Севере. Конец XVII – начало XVIII в. М., 1976. С. 52.

Тотемским воеводой в 1692 г. уже был стольник Федор Иванович Бакин, с ним в окружении служанок – «боярских боярынь» – жена-«боярыня», вникавшая в домоводство (староста «платил боярыне за луженые сосуды»). Среди слуг– «жилцы», «татарченок», а также поименно указанные «Селиверст» и Андрей Яковлев. Последний, как выясняется из дальнейшего содержания книги, «воеводцкий» человек. Он, видимо, весьма приближенный, так как ему «на кафтан дано 6 алтын 4 ден.». Сильвестр получал деньги в почесть в размере 3 алт. 2 ден., это – достаточно высокий платеж, такой же, какой давался родственникам, сыновьям или дочерям воевод. Сильвестр, неоднократно упоминаемый в книге, лишь к концу года в записи от 26 августа назван «держалником»722
Чтения ОИДР. 1908. Кн. 4. Смесь. С. 28, 29, 30, 31, 35.

Воеводой Вологды в 1686–1687 гг. был стольник из рода Змеевых Андрей Борисович. Одаривая его, вотчинные старосты Спасо-Прилуцкого монастыря Кондратий Григорьев и Кондратий Софонов оделяли и его слуг. Среди них на первом месте находятся дворецкий, конюший, «клюшник», затем «жилцы» и «люди»723
Архив СПб ИИ РАН. Ф. 271. Он. 2. № 339. Л. 14, 25, 30; РГАДА. Ф. 196. Он. 1. № 125. Л. 14, 27об.-28, 35.

Круг дворни воеводы Якова Ивановича Дивова, который весной 1688 г. сменил А. Б. Змеева, включал, как и у предшественника, дворецкого, конюшего. В составе его слуг также встречаем «держальника», который был поименован – Андрей Гневашев. Ему староста на Пасху поднес почести столько же, сколько вкупе дворецкому с конюшим. Не были обойдены и «люди», получившие «во весь двор» (2 алт.). На праздник Петра и Павла держальник был одарен, но в меньшем, чем в предыдущие праздники, размере – 2 алт., но опять в таком же, как дворецкий и конюший вместе. Жильцам было дано к этому празднику 10 ден.724
Там же.

Мирская расходная книга 1691/92 г. Спасо-Прилуцкого монастыря свидетельствует, что именно к празднику Рождества 25 декабря 1691 г. «рознее монастырской крестьянин Кондратей Софонов стольнику и воеводе Алексею Семеновичу Чаплину». К. Софонов, напомним, был вотчинным старостой в 1687/88 г. Оставшись в мирском «активе», он, спустя 4 года, одаривал как самого воеводу, так и его слуг. Праздничные деньги были вручены «дворецкому и людем», «жильцом». В марте 1692 г. в связи с подачей справки о возможных разбойниках, татях и лихих людях, были сделаны значительные дары воеводе, но уже Петру Григорьевичу Львову, и также подношения его «держалником» (3 алт. 2 ден.), «на весь двор людем» (8 алт. 2 ден.), «жилцам» (2 алт.). В мае на праздник Пасхи подарки были розданы, как всегда, воеводе, его детям и слугам: «держалником шесть алтын четыре деньги, людем на весь двор тож, жилцу гривна, племяннику Алексею Высоцкому шесть алтын четыре деньги». Те же слуги – держальник, люди, жильцы, включая в этот ряд и племянника (они перечислены в том же порядке, как и в записи о почести к Пасхе), упомянуты в день Петра и Павла725
Архив СПб ИИ РАН. Ф. 271. Оп. 1. № 354. Л. 12, 16об.-17, 20об., 22.

Перед нами прошла череда воевод, правивших в севернорусских городах во второй половине XVII в. Причем по отдельным зернам сведений, разбросанным в расходных книгах мирских властей, удается получить конкретное представление о составе семей российских феодалов, входивших в правящую элиту. Как правило, воеводы отправлялись к месту службы с женами, детьми, иногда боковыми родственниками, чаще – племянниками. Навещавшие воевод семьи родственников также состояли из супружеской пары с детьми. Все прослеженные семьи по своей структуре типологически относятся к индивидуальной, нуклеарной семье. Все они сравнительно немногочисленны и состоят, как правило, из двух поколений, третье – представлено чаще внуками, нежели кем-то из родителей воеводы – главы семьи. Отчетливо просматриваются линьяжные связи, которые цементировали индивидуальные семьи феодалов. Визиты к родственникам в далекие от центра северные города побуждались, думаю, в большой мере родственными чувствами, а не только стремлением материальной выгоды.

Дарами действительно наделялись все родственники воевод, а жены и сыновья в первую очередь. Хорошо о роли первых высказался СВ. Бахрушин: «Не следует представлять этих московских дам забитыми и робкими существами… Разделяя с мужьями тягости и опасности дальнего пути, они разделяли с ними и все выгоды положения. Когда подчиненные приглашали в гости воеводу, то с ним приглашали и его супругу, и за честь, оказанную им, преподносили ей подарки». Ученый полагал, что жена воеводы была небескорыстной посредницей между подчиненными и ее мужем726
Бахрушин С. В. Научные труды. Т. IV. М., 1959. С. 174.

Обратимся к расходной книге шемогодского целовальника 1667/68 г., дающей весьма любопытный жизненный эпизод. Целовальник, поднося воеводе Я. А. Змееву «праздничное петровское», состоявшее, традиционно из натуры и денег, одарил последними также воеводскую жену. Как правило, этот платеж составлял половину от вручаемого воеводе. На сей же раз «боярыне его дано почести полтина же», т. е. столько, сколько самому Я. А. Змееву. Должный отчитываться за каждую деньгу целовальник сделал пояснение: «потому что он сам столник взял на нее челобитьем в доброту»727
АЮБ. Т. 3. 1884. Стб. 220.

Оно подчеркивает, во-первых, устоявшийся обычай половинного (во всяком случае, гораздо меньшего) денежного подношения воеводской жене; во-вторых, проявление самовластья воеводы, облеченного в демагогическую «обертку». Примечательно выражение «челобитьем в доброту», которое лексически по-иному окрашивает смысл действия.

Как и северные, сибирские воеводы привозили с собой своих сыновей. С. В. Бахрушин привел факты «ублаготворения» последних местным населением, в частности угощений их приказными людьми728
Бахрушин С. В. Указ соч. С. 174.

Практику приезда с воеводой сыновей рассмотрел достаточно подробно Е. В. Вершинин. Он считает ее установившейся с начала освоения зауральских земель и вполне устоявшейся для XVII в. Воеводские дети, достигшие «служилого» возраста, вливались в состав администрации уже на месте. «Для сибирского населения XVII в. взрослый сын воеводы, официально или негласно входящий в местный аппарат управления, был типичной фигурой»729
Вершинин Е. В. Указ соч. С. 33.

Сибирская практика представлена и наследованием сыновьями воеводской должности отцов. Е. В. Вершинин справедливо полагает, что это – обычай, проявление неписаного права, сложившегося в практике феодального властвования. «Сословно-наследственное право на управленческую должность в XVII в. не вызывало сомнений ни у правящих феодальных верхов, ни у самого населения». По наблюдениям ученого не только сыновья, но и братья воевод замещали их в административной должности, что характеризует патрилинейные связи высшей администрации Сибири. Автор полагает, что для изучаемого времени «прорастание родственных „кустов“ в любых звеньях государственного управления – явление исторически универсальное»730
Там же. С. 35, 37.

Рассмотренные книги старост севернорусских миров при всей специфичности их информации также отразили кланово-родственное занятие (Колычевы в Сольвычегодске, Змеевы в Устюге, Вологде) воеводского поста в северных городах. По материалу книг трудно судить о соучастии сыновей в административных делах, однако, как можно было уже убедиться, племянник тотемского воеводы исполнял отдельные поручения.

Особый интерес представляет так называемый двор воеводы с монументальным дворцового типа зданием, одновременно жилым и хорошо приспособленным для обороны, оно раскопано на самом краю высокого окского берега и, примыкая к западной оборонительной стене, сильно возвышалось над ней. Постройка сгорела дотла, так что ее размеры и план определили только по границам пожарища - слою золы, угля, обгоревших бревен. Тем не менее удалось восстановить этот сложный архитектурный ансамбль. Нижний этаж большого дома состоял из двух изб с кирпичными основаниями печей (2x2 м), с узкими сенями между отапливаемыми помещениями. К тыльной части дома примыкала маленькая клеть-кладовая с углубленным в стенку очагом. В клети два десятка замков и ключей к ним, множество гвоздей, бересту для обертки железных вещей, чтобы они не ржавели.

С юга к зданию прирубили срубную, более низкую, постройку, конюшню или хлев для зимнего содержания скота.

Во дворе возле хором расчищены амбары-«житницы», где в ящиках-сусеках и больших красноглиняных сосудах-амфорах хранили зерновой хлеб и другие сельскохозяйственные продукты. Зерна ржи, овса, пшеницы обуглены. Здесь же обнаружены железные косы-горбуши для сенокошения, замок с ключом: как и другие помещения, амбары обязательно запирали. Небольшие срубы житниц имели дощатые полы, чтобы хлеб не отсырел и был защищен от мышей.

Здание дворцового типа, самое богатое из раскопанных в Старой Рязани, вплотную примыкало к заборолам - рубленому брустверу наверху крепостной стены - и, следовательно, имело надстройку в виде «златоверхого терема», «вежи», «стражища». Открывавшаяся отсюда ширь захватывала дух: селения над крутыми береговыми склонами, бескрайние заокские просторы и голубые лесные дали, замыкавшие горизонт. А необъятный небесный свод, к которому человек средневековья постоянно обращал взоры, жил собственной, богатой знамениями жизнью: в погожие летние дни его голубизна навевала умиротворение, а в ненастье, когда клубящиеся облака вступали в свой извечный бой, вселял смутное чувство тревоги.

Судя по характеру находок в сгоревшей усадьбе, ею владел княжий муж - старший дружинник, боярин. Стеклянная вставка от перстня-печати с углубленной фигурой святого Георгия-воина указывает на его принадлежность к военной администрации города, «лучшим» людям. Об этом же свидетельствуют находки оружия и предметов снаряжения всадника: бронзовая булава - не только оружие, но и эмблема военной власти, наконечник сулицы - метательного копья, железные наконечники стрел, в том числе арбалетный, шпоры. Хозяин дома, «ратному делу искусный», мог быть в родстве с княжеской семьей: на днище глиняного сосуда оттиснут трезубец - фамильный «знак Рюриковичей». Витязь с мечом и щитом, вырезанный на круглой костяной пластине, представлен в княжеской шапке. О богатстве семьи, проживавшей в хоромах, говорят и обнаруженные при расчистке пепелища четыре клада драгоценных женских украшений, каплевидная золотая привеска и серьга с жемчужинами, эмалевая пластинка с изображением грифона. Во время торжественных трапез на стол ставили высоко ценимую стеклянную посуду, исполненную в мастерских Царьграда и Коринфа, Кипра и египетской Александрии.

Большое спасибо «Советской Чувашии» за освещение работы археологов в Алатыре. Хочу сообщить читателям газеты некоторые новые подробности. При недавних раскопках группа археологов из Ульяновска во главе с кандидатом исторических наук, доцентом местного госуниверситета Александром Вискалиным наткнулась здесь на воеводский двор начала XVII века.
Ученых заинтересовала территория между обелиском воинам-землякам, погибшим в годы Великой Отечественной войны, и собором Иоанна Предтечи. Как раз на этом месте и находилась старинная крепость Алатырь. Участвовать в научно-исследовательской работе посчастливилось и мне. В ходе экспедиции по раскопкам на Венце в исторической части города преследовались несколько целей. Первая – это определение объектов старой крепости. Вторая – определение более точной даты основания города; третья – определение подстилающей культуры, то есть поселений, которые были до основания города.
Экспедиция носила разведочный характер, и важно, что удалось абсолютно точно выявить южную часть рва. Оказалось, что ров был только по двум сторонам крепости. Полностью она представляла собой неправильный четырехугольник, по четырем сторонам стояли срубные стены. Удалось выявить по экспертизе слоев остатки сгоревшей стены по восточной стороне, которая была обращена к Суре. Однако здесь прошел оползень, который уничтожил большую часть древней территории.
Было сделано еще одно открытие, найден очень глубокий культурный слой – явно жилище, где на дне сохранилась уникальная находка – изразец начала XVII века. Он был сильно оплавленным и обгоревшим. Эксперт точно определил возраст находки по рисунку и цвету. Только в конце XVI – начале XVII веков был зооморфный рисунок в виде зверей зеленого цвета. На данном изразце были геральдические мифические звери – два одноголовых дракона с орлиными лапами, нападающие друг на друга. Предварительно можно предположить, что мы наткнулись на воеводский двор, который был сожжен.
На этом разведочные работы пока завершились. Предполагаем в следующем году сделать широкие масштабные раскопки. По материалам же состоявшейся разведки для города выявлены интересные объекты для восстановления. Можно реконструировать часть стены крепости с двумя башнями, примерно 30 метров рва, кстати, он может служить и современной инженерной конструкцией для предотвращения оползневых явлений. И в целом перспективы хорошие. На основании этих находок Венец можно превратить в интереснейший культурный центр.

А. КОНОВАЛЕНКО,
директор городского краеведческого музея.